К их великому облегчению волонтеры не обратили на Клауса и Солнышко никакого внимания, когда те просочились в их ряды, то есть «скользнули в середку поющих людей». Лишь одна особенно жизнерадостная певунья их заметила и немедленно протянула по воздушному шарику. Клаус и Солнышко пошли дальше, прикрывая шариками лица, так чтобы любой встречный увидел двух волонтеров с блестящими, наполненными гелием шарами, а не двух преступников, прячущихся среди Г.П.В.

Тра-ла-ла, все трын-трава!
Уйдет болезнь, конечно.
Возьми, хи-хи! Возьми, ха-ха!
Воздушное сердечко.

Дойдя до припева, волонтеры вошли в палату с намерением вселить в больных жизнерадостность. В палате на двух неудобных койках лежали мужчина с обеими ногами в гипсе и женщина с обеими руками на перевязи. Не прекращая петь, один из волонтеров протянул мужчине шарик, а другой шар прицепил женщине на гипсовую повязку, поскольку та не могла держать его сломанными руками.

— Простите, — хриплым голосом обратился к волонтеру больной, — не позовете ли сиделку? Утром мне полагалось принять обезболивающие таблетки, но никто ко мне не заходил.

— А мне бы стакан воды, — слабым голосом попросила женщина, — если вам не очень трудно.

— Извините, — ответил бородач, после того как сперва настроил гитару. — Нам некогда заниматься такими пустяками. Надо обойти все палаты до единой, мы спешим.

— А кроме того, — добавил другой волонтер, улыбаясь во весь рот, — жизнерадостное настроение более эффективно в борьбе с болезнью, чем обезболивающие лекарства или стакан воды. Не унывайте, и пусть вас радуют воздушные шарики. — Волонтер сверился с листом, который держал в руках. — Следующий по списку — Бернар Риё, палата сто пять в Чумном Отделении. Вперед, братья и сестры!

Члены Г.П.В. громогласно попрощались с больными и, выйдя из палаты, снова запели. Клаус и Солнышко выглянули из-за шариков и с надеждой посмотрели друг на друга.

— Если мы обойдем все палаты, — шепнул Клаус, — мы наверняка найдем Вайолет.

— Мушульм, — шепнула в ответ Солнышко, что означало «Согласна, только не слишком-то приятно видеть столько больных людей».

Приедем мы в больницу, в палаты войдем
И примемся тут же до колик смешить
Тех, кого доктор посулил
На части распилить.

У Бернара Риё оказался сильнейший сухой кашель, который сотрясал его тело так, что он с трудом удерживал воздушный шарик. Бодлерам подумалось, что хороший увлажнитель воздуха помог бы ему больше, чем жизнерадостное настроение. Члены Г.П.В. заглушили кашель, затянув следующий куплет, а Клаус с Солнышком чуть было не бросились на поиски увлажнителя, но спохватились, что Вайолет подвергается гораздо большей опасности, чем тот, кто кашляет, и поэтому остались и дальше прятаться среди волонтеров.

Поем мы днем и ночью, ночью и днем,
Поем для тех, кто бодрствует, поем для тех, что спят,
И для детей, что смазаны
Зеленкою до пят.

Следующей в списке стояла Синтия Вейн, молодая женщина с невыносимой зубной болью. Она, возможно, хотела бы съесть что-нибудь холодное и мягкое, а не получать воздушный шарик в форме сердца, но, хотя детям было жалко смотреть на ее мучения, на искривленный от боли рот, они не посмели бежать за яблочным пюре или за мороженым. Ведь не исключено, что она уже прочла «Дейли пунктилио», чтобы как-то развлечься, лежа в больничной палате, и могла узнать, если они покажут свои лица.

Тра-ла-ла, все трын-трава!
Уйдет болезнь, конечно.
Возьми, хи-хи! Возьми, ха-ха!
Воздушное сердечко.

Волонтеры шли все дальше и дальше, и Клаус с Солнышком шагали вместе с ними, но с каждым ха-ха-ха, хи-хи-хи все больше падали духом. Они следовали за волонтерами по лестницам, вверх и вниз, видели множество запутанных схем на стенках, динамиков и больных, но нигде не было видно их сестры. Они посетили палату 201 и попели Ионе Мэпплу, страдавшему морской болезнью; в палате 714 подарили шарик Чарли Эндерсону, с которым произошел несчастный случай; навестили Клариссу Дэллоуэй, у которой с виду ничего не болело, она только все время стояла у окна своей палаты 1308 и печально глядела на улицу. Но нигде, ни в одной палате, где перебывали волонтеры, не было Вайолет Бодлер, а именно она, как опасались Клаус и Солнышко, страдала больше других пациентов.

— Сиюн, — шепнула Солнышко, когда волонтеры стали подниматься по еще одной лестнице. Она имела в виду что-то вроде «Мы все утро бродим по больнице, но ни на шаг не продвинулись в спасении нашей сестры». И Клаус мрачно кивнул в ответ.

— Да, знаю, — сказал он, — но ведь волонтеры непременно посетят всех больных до единого. И в конце концов мы найдем Вайолет.

— Внимание! Внимание! — раздался голос, и члены Г.П.В. бросили петь и собрались вокруг ближайшего динамика, чтобы послушать, что скажет Маттатиас. — Внимание! — повторил Маттатиас. — Сегодня важнейший день в истории этой больницы. Ровно через час один из врачей произведет первую в мире краниоэктомию девочке. Мы все надеемся, что эта очень опасная операция пройдет с успехом. На этом все.

— Вайолет, — пробормотала Солнышко.

— Я тоже так думаю, — сказал Клаус. — Мне не нравится название операции. «Кранио» значит «череп», а «эктомия» — медицинский термин, означающий, что кому-то что-то отрезают.

— Обезглав? — с ужасом прошептала Солнышко, Она хотела сказать «Думаешь, они собираются отрезать Вайолет голову?»

— Не знаю, — Клаус вздрогнул. — Но больше мы не можем ходить с поющими волонтерами. Надо срочно найти Вайолет.

— О'кей! — крикнул один из волонтеров, справившись со списком. — Следующая пациентка Эмма Бовари, палата две тысячи шестьсот одиннадцать. У нее пищевое отравление, так что ей особенно полезно жизнерадостное настроение.

— Простите, брат, — обратился к нему Клаус, с большой неохотой применяя слово «брат» по отношению к человеку, которого едва знал. — Я хотел узнать, нельзя ли мне на время получить ваш список больных.

— Пожалуйста, — отозвался волонтер. — Да мне и неохота читать про всех пациентов — уж очень тоскливо делается. Лучше шарики держать. — И он с жизнерадостной улыбкой протянул Клаусу длинный список и забрал у него воздушный шарик в виде сердца. В это время бородач перешел к следующему куплету:

Поем для ветерана, что корь подхватил,
Поем для девицы, лежащей в бреду,
И для больных чумой споем
Себе же на беду.

Теперь лицо у Клауса оставалось открытым, поэтому, чтобы просмотреть список, ему пришлось спрятаться за шар, который держала Солнышко.

— Тут сотни больных, — сказал он тихонько сестре, — и список составлен не в алфавитном порядке, а по палатам. Прямо тут, в коридоре, все их не прочесть. Да еще надо лицо прятать за одним шариком.

— Дамаджат, — Солнышко показала куда-то дальше по коридору. Под этим словом она разумела что-то вроде «Давай спрячемся вон в той кладовой». И в самом деле, в конце коридора, на некотором расстоянии от двух остановившихся поболтать врачей, под одной из запутанных схем виднелась дверь с надписью «Кладовая».

В тот момент, когда члены Г.П.В. приступили к припеву, направляясь к палате, где лежала Эмма Бовари, Клаус и Солнышко отделились от волонтеров и с осторожностью двинулись в сторону кладовой, старательно прикрывая свои лица одним воздушным шариком. К счастью, врачи так увлеченно обсуждали какое-то спортивное событие, виденное ими по тёлевизору, что не обратили внимания на двух преступников, обвиняемых в убийстве, которые крались по коридору их больницы. И когда волонтеры затянули